Во время Великой Отечественной войны на фронте воевали сотни студентов, преподавателей и сотрудников институтов, составляющих сейчас НИТУ МИСИС. Сегодня мы хотим рассказать про одну из них — студентку Московского института стали Марию Гусеву. Вполне обычная по тем временам судьба. Незнаменитая биография, в которой, как в капле воды, отразилось все неохватное величие подвига, совершенного советским народом в годы войны.
Студентка Маша Гусева — хорошая спортсменка. По этой причине о ней часто писала газета «Сталь»
Перед войной в Московском институте стали училась студентка Маша Гусева, уроженка деревни Тайдаково Тульской области. Она училась на секретном факультете «Г» (секретным он был потому, что готовил специалистов по броневой стали), в группе Г-39-Т.
Училась девушка Маша не очень хорошо, за что ее периодически, как тогда говорили, «протягивали» в институтской газете «Сталь». Так, в заметке «Бороться за повышенные оценки» ругались:
Студенты Гвоздева, Гусева М., Стольдер, Бляблина (Г-39-Т) имеют большую академическую задолженность — плоды несистематической работы, несерьезного отношения к учебе!
Зато Маша была хорошей спортсменкой, и по этой причине о ней тоже часто писала газета «Сталь». Первое упоминание было вскоре после поступления в статье «Легкоатлеты открыли летний сезон»:
В бежавших затем двух женских командах очень порадовали новички — Иванова (техфак), Гусева (фак. «Г»), Федулова, Лизунова и Борисова (метфак).
Потом было еще несколько заметок, а ко второму курсу дело даже дошло до фотографий в газете, из-за чего девушке Маше немного завидовали подруги.
Вот только и фотографии, и пропесочивания за плохую успеваемость выходили в газете «Сталь» весной 1941 года.
И до теплого летнего дня 22 июня, навсегда разделившего жизнь людей на «до» и «после», а их самих — на живых и мертвых, оставались считанные недели.
Тот самый длинный день в году
С его безоблачной погодой
Нам выдал общую беду
На всех, на все четыре года.
Она такой вдавила след
И стольких наземь положила,
Что двадцать лет и тридцать лет
Живым не верится, что живы.
А к мертвым, выправив билет,
Все едет кто-нибудь из близких,
И время добавляет в списки
Еще кого-то, кого нет...
И ставит,
ставит
обелиски.
К. Симонов
А теперь мы перенесемся немного вперед, в осень 1941 года. Утром 15 октября у московского кинотеатра «Колизей» на Чистых прудах стояла очередь из молодых юношей и девушек. Они пришли записываться в диверсанты. Одну из этих девушек звали Мария Гусева. Студентка МИС им. Сталина добровольно пошла защищать Родину.
Воинская часть № 9903 была создана в июне 1941 года для организации, подготовки и переброски в тыл противника боевых разведывательно-диверсионных групп. В конце августа командиром части был назначен майор Артур Карлович Спрогис — матерый волк спецслужб. Опытный диверсант «майор Артуро», как его звали в армии республиканской Испании, как раз перед Великой Отечественной войной окончил разведывательный факультет Военной академии РККА им. М.В. Фрунзе.
Именно Спрогис сумел в кратчайший срок активизировать работу части и перейти к масштабной деятельности. Для того, чтобы быстро решить проблему кадров, он пошел на нехарактерный для спецслужб шаг — через ЦК ВЛКСМ объявил открытый набор в диверсионные отряды среди московских комсомольцев. Количество желающих превзошло все ожидания — на призыв откликнулись более 3 тысяч человек, почти половину из которых составили девушки.
К чести — выступая перед собравшимися, Артур Карлович не темнил, а сразу назвал вещи своими именами. По воспоминаниям бойцов, он там же, в кинотеатре, объяснил, куда они направляются и что их ждет. Спрогис сообщил, что все они, по сути, являются смертниками, т. к. ожидаемый руководством в/ч уровень потерь разведывательно-диверсионных групп составляет более половины, причем существенная часть новобранцев за линией фронта попадет в плен и будет подвергнута пыткам. Поэтому всем, кто не готов мучительно умереть, лучше уйти сейчас и послужить Родине другим способом.
Вот как вспоминали об этом отборе выжившие:
Например, юную Милу Хотовицкую члены комиссии спросили: «Сможешь ли убить человека ножом, если встретишься с ним в лесу и так сложатся обстоятельства, что это будет необходимо?». На это она ответила: «Мне трудно сказать, здесь все свои, и я не смогу такого представить, но, если нужно будет для дела, наверное, смогу». «А прыгнешь с парашютом?» — «Конечно, страшно, но смогу!»
Перешедшая на третий курс студентка Института стали Мария Гусева отбор прошла — помогли незаконченное высшее образование и несколько спортивных разрядов. 15 октября она в составе первой группы будущих диверсантов — около сотни юношей и девушек — прибыла на базу в/ч 9903, которая располагалась у железнодорожной станции Жаворонки в километрах 30 к западу от Москвы.
Здесь за их подготовку взялись всерьез. Будущему термисту Маше Гусевой вместо химии металлов и начертательной геометрии пришлось осваивать непрофильные умения минировать дороги, бить ножом в почку и стрелять навскидку. Будущих диверсантов обучали подрывному делу, основам разведки, стрельбе из автоматов, пистолетов и пулеметов, ориентировке на местности и по карте, знакомили с некоторыми правилами конспирации.
В разведывательно-диверсионные группы в/ч 9903 тогда набрали около 2 тыс. юношей и девушек.
Обучение было очень непродолжительным — иногда всего несколько дней. Немцы уже рвались к Москве, и выпускные экзамены курсанты разведшколы сдавали на практике, за линией фронта. И выдерживали этот экзамен далеко не все.
В разведывательно-диверсионные группы в/ч 9903 тогда набрали около 2 тыс. юношей и девушек. Как посчитали после войны, погиб 951 человек, т. е. каждый второй. В том числе:
- замучены в гестапо — 12 человек;
- повешены, расстреляны и сожжены заживо — 18 человек;
- погибли при десантировании или переходе линии фронта — 13 человек;
- погибли при минировании шоссе и железных дорог — 7 человек;
- подорвались на минах — 4 человека.
Но абсолютное большинство пропали без вести. Дело в том, что диверсантов забрасывали за линию фронта без каких-либо документов, и почти всегда тела погибших не опознавали.
Как мы видим, страшные предсказания руководства спецшколы о масштабах потерь полностью оправдались. Как опытный диверсант, «майор Артуро» не мог не понимать, что статистика противостояния этих зеленых мальчишек и девчонок профи из немецких зондеркоманд, которые будут гонять их по подмосковным лесам, покажет фатальные цифры.
Но другого выхода у страны не было. Положение РККА под Москвой было ужасающим, и Советам любыми методами требовалось ломать немецкую логистику, мешать подвозу боеприпасов и перемещению подкреплений. Любыми методами. Кто-то должен был минировать дороги в тылу, резать телефонные кабели и взрывать склады с боеприпасами. Иначе падет Москва.
Как написал поэт-фронтовик Владимир Карпенко:
Не надо фраз про доблесть и отвагу.
Слова — всего лишь навсего слова.
Мы здесь стояли. И назад — ни шагу.
Мы здесь лежим. Зато стоит Москва.
Артур Спрогис в Испании с Елизаветой Паршиной
Артур Спрогис даже не мог отправить с «желторотиками» спецов — под его началом было немногим больше десятка кадровых офицеров: капитан А.Я. Азаров, старшие лейтенанты И.Н. Банов, Ф.И. Коваленко, И.И. Матусевич, А.К. Мегера и другие. И если они поведут группы — кто будет учить остальных? Поэтому командирами групп ставили таких же курсантов — из тех, кто потолковее.
Вот как описывала свой первый рейд окончившая школу перед войной москвичка Галина Родькина:
Я и Лёля Казанли вошли в группу из 14 человек, старшим назначили гражданского жителя из г. Архангельска — Григория Соколова, замом был Владимир Прохоров. Вошла в группу и Вера Волошина из Кемерово — студентка сначала Московского инфизкульта, а затем, кажется, Кооперативного института, 22 лет, замечательная девушка: высокая, статная, красивая, с хорошим характером.
Напомним, Вера Волошина — та самая студентка института физкультуры и настоящая русская красавица с идеальной фигурой, с которой до войны лепили знаменитую «Девушку с веслом» для Парка Горького. Во время одного из диверсионных рейдов за линию фронта она будет задержана и после жестоких пыток казнена немцами. В 1994 году разведчице Вере Волошиной присвоено звание Героя Российской Федерации (посмертно).
Но вернемся к рассказу Галины Родькиной. В первых рейдах наскоро подготовленные диверсанты не умели практически ничего и делали грубейшие ошибки:
В первую ночь спать в лесу, во тьме, не зная, где расположились фашисты, было страшновато. Поэтому я спала с гранатой в руке, палец — на чеке (кольце, чтобы, если немцы найдут нас, подорвать себя и их.) Но всё обошлось благополучно.
Я три раза ходила в разведки в деревни или на дорогу: один раз с Верой Волошиной, второй — с Валей «маленькой» (фамилиями особенно не интересовались, а имена некоторые из нас, на всякий случай, временно изменяли); третий раз — я пошла с Лёлей Казанли, но это уже после выполнения задания.<...>
Разведав, что и в следующей деревне немцев нет, мы смело вошли в неё и обратились к женщинам села с просьбой продать нам продукты. (Когда мама меня провожала, она дала мне денег.) Но они ответили: «Зачем нам ваши деньги?! Мы можем обменять продукты, например, на мыло, одеколон, вещи, даже расчёски». Мы вытащили из рюкзаков всё, что представляло для них интерес. Они отвели нас в одну из изб и принесли много еды: варёную картошку, солёные огурцы, капусту, хлеб, молоко. Мы так наелись, что трудно было встать, и начали подшучивать друг над другом: «Может, выпьешь ещё молочка?» Повеселели, расслабились, захотелось спать.
И вдруг вбегает мальчишка лет
8-10 и кричит: «Немцы едут сюда на 4 мотоциклах, по двое на каждом и с автоматами!» Мы схватили свои рюкзаки и бросились бежать, но не в сторону дороги, ведущей к линии фронта, как предположили немцы, а в противоположную сторону, за дома, за которыми были огороды с рыхлой мокрой землёй после уборки картофеля. Ноги, в болтающихся больших сапогах, по колено проваливавшиеся в жидкую землю, мы тяжело, медленно вытаскивали и были бы прекрасной мишенью для немецких автоматчиков, если бы они поехали в нашу сторону. Видимо, кто-то донёс на нас немцам.К счастью, всё кончилось благополучно: мы добежали до леса и долго блуждали в поисках выхода к линии фронта. Счастье улыбнулось нам: мы всё-таки встретили в лесу партизан, которые вывели нас в Заозёрье, к стоявшей там
33-й армии под командованием Лелюшенко.
Но далеко не все рейды заканчивались так благополучно. Вот географическая разбивка пропавших без вести «диверсантов Спрогиса»:
- под Москвой — 431 человек;
- на Брянщине — 81 человек;
- в Белоруссии — 150 человек;
- в Восточной Пруссии — 21 человек;
- в Латвии — 7 человек.
Как мы видим, абсолютное большинство потерь — при обороне Москвы, в первые месяцы, в первых рейдах, когда война брала свой страшный «налог за опыт». Упреждая вопросы — Галина Родькина выжила. После второго рейда за линию фронта, во время которого девушка была ранена и контужена, комсомолка Родькина ушла из диверсионного отряда, закончила курсы медсестер и до конца войны работала в госпиталях.
Да, «комсомольцы-диверсанты» теряли людей и вполне мирными способами — благо, это было несложно. Как вспоминал один из выпускников «хозяйства Спрогиса» Александр Кучков:
Отказаться от учебы и выполнения боевого задания до вылета можно было в любой момент. В первые месяцы присягу мы не принимали, военнослужащими не считались, формы не носили. Отказавшихся спокойно и безо всяких последствий отпускали по домам, предупредив о необходимости держать язык за зубами.
По окончании школы был произведен отбор и формирование групп.
Перед отправкой отпустили домой на одни сутки, строго предупредив о секретности нашего назначения.
Отличная разведчица. Обладает большой силой воли при выполнении задания. В трудной обстановке т. Гусева проявляет смелость и хладнокровие.
Почти половина погибла. Многие ушли сами. Но те, кто пережил первые, самые страшные месяцы, кто каждый раз давил свой страх и ходил за линию фронта раз за разом, кто научился убивать немцев, выжил и не сломался, — те стали матерыми профессиональными диверсантами, «волкодавами» на профессиональном сленге. Среди них была и Маша Гусева.
Кстати, насчет присяги и звания — абсолютная правда. Во всех документах о представлении к государственным наградам Гусевой Марии Ивановны и ее подруг стоит прочерк в графе «воинское звание», они везде обозначены как «партизанка».
А представлять было за что. Недавняя студентка «стального института», научившаяся подрывать рельсы и забрасывать фашистов гранатами, одной из первых среди диверсантов получила орден Красной Звезды.
Из представления к награждению орденом Боевого Красного Знамени:
Тов. Гусева Мария Ивановна три раза направлялась в тыл противника с задачами глубокой разведки.
При выполнении заданий т. Гусева проявила мужество, отвагу и находчивость. Она участвовала во всех операциях, проводимых отрядом в тылу противника. В районе Шаликово группа в составе 9 чел. взорвала склад боеприпасов, минировала дороги: Марково, Морево, Шаликово, Вызлово.
Т. Гусева выполняла наиболее ответственные задания. Она заминировала склад боеприпасов и поставила 10 шоссейных мин. В районе Н. Петровское отряд в составе 14 чел. уничтожил 17 солдат, 3 офицеров, взорвал 2 автомашины с живой силой и 1 с боеприпасами, перерезал 20 проводов связи, минировал шоссе Н. Петровское — Нудоль. Тов. Гусева в этой операции лично уничтожила 4 немцев.
29 января 1942 года группа в составе 4 человек произвела налет на автоматчиков, находившихся в отдельном доме дер. Лысково. Тов. Гусева добровольно изъявила желание выполнить это задание. Группа, в составе которой была т. Гусева, подползла и бесшумно сняла часового. Тов. Гусева одной из первых бросила в окно несколько гранат, в результате уничтожено до 20 автоматчиков противника.
В этом же районе отряд в составе 28 человек уничтожил свыше 70 солдат и офицеров. Тов. Гусева лично уничтожила в бою 9 солдат и офицеров.
Отличная разведчица. Обладает большой силой воли при выполнении задания. В трудной обстановке т. Гусева проявляет смелость и хладнокровие. Достойна правительственной награды ордена «Красное Знамя».
«Красное Знамя» не дали, дали орден Красной Звезды. Не любили тогда награждать, и делали это с большой неохотой, поэтому полученные в первые два «проигрышных» года войны награды на фронте ценились очень высоко.
А вот другое представление:
<...> тов. Гусева участвовала во всех операциях, которые проводились отрядом в целом, и ходила на задания с отдельными группами. Участвовала в операции по подрыву ж/д моста в районе станции Батагово. Участвовала в разгроме ст. Тросна. Минировала и подрывала ж/д полотно. В составе группы участвовала в операции на ЖД Брянск — Рославль. Группой был пущен под откос ж/д состав с живой силой противника в районе станции Ржаница.
Читая сухие строчки о доблестях, о подвигах, о славе, всегда следует держать в голове, что все это делали не супермены. Это были выжившие под предельным давлением — но совершенно обычные парни и девушки.
Вот маленький пример. Обычно в составе диверсионной группы были
Софья Пашуканис
Кто же входил во вторую, куда попали почти все подружки студентки Маши Гусевой?
Лидия Новикова — студентка
Лия Кутакова — школьница
Софья Пашуканис — учащаяся горного отделения техникума.
Екатерина Пожарская — лаборантка на кафедре Института инженеров транспорта.
Надежда Жеглова — делопроизводитель вагонного факультета того же института.
Елизавета Крылова — бухгалтер в Парке культуры и отдыха им. Горького.
Людмила Хотовицкая — закончила школу одновременно с началом войны, не работала.
Да, наспех обученные штатские комсомольцы и комсомолки выполняли воинскую работу, которую сегодня поручают только опытным бойцам спецподразделений, но во всем остальном они продолжали оставаться мальчишками и девчонками в возрасте от 16 до 25 лет. Они называли друг друга по прозвищам, пели, смеялись и болтали, сочинили себе девиз отряда:
Лучше смерть на поле,
Чем позор в неволе.
Лучше злая пуля,
Чем раба клеймо.
Вскоре у них даже проявилась своя поэтесса. Антонина Могилевская-Горькова стихи сочиняла пусть и не очень умело, но зато с душой. Уже после окончания битвы за Москву, когда изрядно поредевший отряд диверсантов перебросили в брянские леса для усиления партизанских отрядов, она написала такое стихотворение:
Лес брянский, ночь черным-черна,
Кусты нас за ноги хватают.
Наш путь без края и конца,
Кишки пустые «марш играют».
Не чуешь рук, немеют ноги,
Мешок прилип к твоей спине...
Да, были тяжелы дороги
На проклятущей той войне.
Но рядом Муськино (Мария Гусева) плечо,
А впереди шагает Клава (Клавдия Акифьева).
А Аня (Анна Юрова) шепчет горячо:
— «Держись, недолго до привала.
Конины сварим, и Наташка (Наталья Кузнецова)
Тебе уделит мосолок,
И поровну на всех разделит
Ржаной заветный сухарёк.
Единый жар сердец горячих
Нас грел, а песня единила.
И отступала прочь усталость,
И тело наливалось силой.
Маша Гусева и Аня Лаптева
Мария «Муся» Гусева воевала в диверсионном отряде почти 2 года. В начале 1943 года была демобилизована из армии. Незадолго до отъезда, в декабре
Простившаяся с армией Мария вернулась в вольном статусе в неузнаваемую в военном обличье Москву, немного выдохнула, отпустив постоянное напряжение, которое струной звенело внутри эти два года. Отоспалась, осмотрелась...
И поехала на Калужскую улицу — восстанавливаться. Московский институт стали как раз вернулся из эвакуации. О войне и о том, что она пережила в эти 2 года, новым институтским подругам особо не рассказывала. Не из спеси, просто все было, как в песне Высоцкого: «Не то, чтобы не знаю — рассказывать нельзя». Вся деятельность диверсионного «хозяйства Спрогиса» очень долго была засекречена. Все выложенные здесь документы, те же представления к наградам, размещены в сети с уведомлением: «Рассекречено в соответствии с приказом Министра обороны РФ от 8 мая 2007 года N181».
В общем, все было нормально, учеба шла, но в конце 1944 года в «Комсомольской правде» вышла статья с названием «Письмо студентам», подписанная «Мария ГУСЕВА, студентка IV курса технологического факультета Института стали». Вот что говорилось в редакционной вводке:
Мария Гусева — студентка Московского института стали. Война прервала ее занятия. 18 октября 1941 года она ушла по путевке Московского комсомола в партизанский отряд. Два года сражалась отважная девушка в рядах народных мстителей. Она воевала в одном отряде с Зоей Космодемьянской, награждена орденом и медалью. Раненная в бою, Мария была вынуждена покинуть отряд. Сейчас она продолжает учебу. Мария Гусева написала письмо в «Комсомольскую правду» о долге советских студентов перед Родиной. Ниже мы публикуем это письмо.
«Мы часто разговаривали о своих институтах во время долгих походов, после боев, в партизанской землянке, говорили об этом долго и нежно, как о самом дорогом.
В нашем партизанском отряде было много москвичей-студентов. Мы ушли на войну прямо из аудитории. Оставили недочитанными учебники и недописанными стихи. Нам очень хотелось учиться, но Родина сказала: „Вы нужны там, на поле битвы. Вы должны защитить свою Москву и право на учебу“. Мы ушли и стали санитарами, солдатами, летчиками, партизанами, но мы твердо верили, что еще откроем свои зачетные книжки и снова будем волноваться перед экзаменами. Мы несли через все бои и невзгоды свою неизрасходованную жадность к знаниям, книге.
Я помню, как Николай Орлов — восемнадцатилетний партизан, московский рабочий — расспрашивал меня о моем институте и о профессии термиста. Он мог слушать вечера напролет рассказы Лиды Новиковой о химии, о химико-технологическом институте, студенткой которого она была до войны. Он восхищался вместе с Соней Пашуканис звучными латинскими стихами. У него была огромная тяга к знаниям, ко всему новому. Он часто говорил: „Я обязательно буду учиться“, и дрался с немцами жестоко и дерзко. В последнем бою он стрелял до последнего патрона, отбивался раненым, его смерть обошлась немцам дорого. Над могилой Николая Орлова командир отряда Григорий Ильич сказал:
— Ты не успел доучиться, наш боевой друг. Но ты умер для того, чтобы в Москве могли учиться советские студенты».
Бывших разведчиков действительно не бывает — в своей статье Мария назвала только тех однополчан, кому упоминание фамилии уже не могло повредить. Мертвых.
Один из лучших романов русской литературы о той войне не случайно называется «Живые и мертвые». Эти два слова были рефреном тех страшных лет. Не случайно про живых и мертвых писали, наверное, все участники той войны, чьим голосом она звучит в нашей памяти:
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.
На живых порыжели от крови и глины шинели,
на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.
Расцвели и опали... Проходит четвертая осень.
Наши матери плачут, и ровесницы молча грустят.
Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,
нам досталась на долю нелегкая участь солдат.
С. Гудзенко
Все три диверсанта, упомянутые Гусевой в статье, отдали жизнь за Родину. Более того — они погибли в один день и в одном бою. О том, как это случилось, в статье не рассказывалось. А зря.
Николай Орлов. Девчонки ласково поддразнивали его «Орленком»
Знакомьтесь — Николай Кириллович Орлов, место рождения — город Москва. В статье назван «восемнадцатилетним рабочим», но на самом деле ему было 16 лет, возраст уже в «Комсомолке» подправили. В воинских документах он 1925 года рождения (Муся —
Новикова Лидия Васильевна, уроженка хутора Зыково под Саратовом. Студентка Менделеевки, будущий химик. Лиля, напротив, одна из самых взрослых в отряде, 1920 года, ей УЖЕ 22. Подпольная кличка — «Кнопка», из-за маленького роста. Один из лучших бойцов в отряде, не зря ее назначили заместителем командира второй девичьей группы. Две медали «За отвагу», представляли к «Красной Звезде» — но тоже не дали.
Софья Евгеньевна Пашуканис. Самая молодая в девичьей группе, 1924 года рождения. Учащаяся горного техникума. Но если чуть копнуть биографию — открывается драма шекспировского масштаба.
Отец Сони — Евгений Брониславович Пашуканис, один из самых известных юристов Советского Союза, ведущий теоретик советского права, чьи труды переведены и признаны во всех странах. По сути, в довоенном СССР было две ведущих научных школы права, одну возглавлял Пашуканис, другую — Вышинский. Как писал в своих мемуарах министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко:
Я часто встречал правоведов, которые хорошо знали Пашуканиса и давали ему самую высокую оценку как ученому-юристу. Знал я его и лично. На протяжении ряда лет между ним и Прокурором СССР А. Я. Вышинским существовала самая настоящая вражда. Я редко встречал людей, которые высказывались бы одобрительно о взглядах Вышинского. Зато труды Пашуканиса оценивались высоко.
Мама — тоже Софья Пашуканис, только Алексеевна, была известным историком-архивистом, возглавляла Центральный архив внешней политики. Отца расстреляли в 1937-м «за участие в контрреволюционной террористической организации». Софье Алексеевне в том же году дали 8 лет лагерей, как члену семьи изменника Родины. Закончившая седьмой класс Соня поступила в техникум — туда брали с 14 лет и давали стипендию, что позволило ей остаться в Москве. Младшего брата Лютика взял к себе двоюродный брат Евгения Брониславовича.
После награждения медалями за отвагу
А когда началась война, дочь врагов народа Соня Пашуканис ушла на фронт добровольцем. И не в столичном штабе бумажки перекладывать. Работа диверсанта чрезвычайно тяжела не только морально, но и чисто физически. Если посмотреть биографии наших героинь, мы увидим, что подавляющее большинство успешных бойцов были деревенскими девушками, с детства привыкшими к запредельным физическим нагрузкам во время страды. Софья Пашуканис была одной из немногих удержавшихся в отряде горожанок, да еще и из интеллигентной семьи. Тем не менее медаль «За отвагу» она получила за успешный десятидневный рейд по тылам противника в районе Волоколамска, в ходе которого лично уничтожила трех фашистов.
Свои «отважные медали» Кнопка (справа) и Соня (в центре) получали одновременно. Девушек сфотографировал знаменитый военный фотожурналист Иван Шагин, снимок вышел в журнале «Смена».
А слева на этом снимке — Леля Колесова, командир первой девичьей группы. Школьная учительница и старшая пионервожатая, ставшая легендой советской войсковой разведки. В сентябре 1942-го, ровно через полгода, она погибнет в Белоруссии во время очередного рейда за линию фронта. К орденам Красного Знамени и Красной Звезды добавятся орден Ленина и звание Героя Советского Союза, но уже — посмертно.
Надо сказать, что на довоенной фотографии пионервожатая школы № 47 Фрунзенского района г. Москвы Елена Федоровна Колесова выглядит настоящей тургеневской барышней. Кто бы тогда подумал, что из этого воздушного создания вырастет матерый диверсант-волкодав... Две другие девушки на фото переживут ее на месяц.
Леля Колесова до войны
4 ноября 1942 года в брянских лесах группа из девяти человек отправилась на заготовку картошки для отряда, но неподалеку от сожженной деревни Новониколаевки нарвалась на засаду немцев. Фашисты их явно ждали и готовились, но московские комсомольцы к тому времени давно уже не были птенцами образца ноября 1941 года. Они грамотно заняли оборону, Костя Федоров закидал немцев гранатами, и группа начала отходить, огрызаясь короткими очередями. Но тут ранили Соню Пашуканис, «Кнопка» бросилась ей на помощь, и по ходу боя они оказались отделены от основной группы.
Дальше — больше. Коля Орлов был тяжело ранен разрывной пулей в ногу, а его однофамилицу Таню Орлову убили сразу, она не мучилась. «Орленка» Маша Гусева тащила на себе, но в какой-то момент он оттолкнул ее и велел всем уходить, а сам стал прикрывать отход группы. Командир Паша Москаленко согласился с этим решением.
Заплатив четырьмя жизнями, группа вырвалась из засады. «Орленка» живым не взяли — когда его окружили, он подорвал себя и немцев гранатой. На месте их гибели после войны поставили символическое надгробие — памятник-кенотаф. Соню Пашуканис и Лиду Новикову пропавшими без вести, так как их гибель никто не видел. В конверты с письмами родителям погибших друзей наши диверсанты вложили еще и листок со стихами, написанными Антониной Могилевской-Горьковой.
Неизбывна матери боль
И не властно время над ней.
Перед ними мы в вечном долгу
За «без вести» пропавших детей.
Не без вести пропали они,
А страну заслонили собой,
Даже имя своё не назвав,
С ходу бросились в смертный бой.
Сколько их, патриотов страны,
Грудью вставших её защищать,
Жизни отдали под Москвой,
Чтоб не смог её враг топтать!
Только после войны в немецких архивах было найдено донесение следующего содержания (перевод с немецкого): «05.11.1942 г. Усиленная разведывательная группа
...Я вернулась в Москву зимой 1943 года. Первое время меня удивлял шум города, а вспышки над трамвайными проводами казались мне разрывами снарядов.
До войны я иногда думала, что нужно перейти в другой институт. Слишком часто говорили, что сталь — не дело для женщин, да и, признаться, математика и черчение трудно мне давались. Но, когда я подошла к знакомому зданию на Большой Калужской, к институту, о котором мечтала и думала в суровые партизанские будни все два года, я поняла, что никуда не смогу уйти, потому что институт, действительно, стал моим вторым домом.
Никогда в жизни не забуду этого чудесного дня: встречи с товарищами, с профессорами, с старыми аудиториями, гордость за дни, проведенные там, в отряде, за свою молодость — пусть трудную, но честную, за то, что в войне я нашла свое место. Студенты окружили меня, трогали орден, расспрашивали о ранении, о боях, и я чувствовала — может быть, это и не идет партизанке, — что сейчас заплачу от счастья. Я не умею объяснить это чувство, но каждый, кто возвращался с войны на родной завод, в школу, институт, поймет меня. Я сказала товарищам, что командование послало меня продолжать учебу.
Так я начала учиться. Снова лекции, конспекты, комсомольские собрания и студенческие вечера. Но читать газеты на лекциях по электротехнике, говорить «скучно» о технологии металлов я уже не могла. Передо мной вставали мертвые лица моих товарищей — студентов-партизан.
Я снова вспоминала строки писем из отряда: «Муся со звездочкой (так меня прозвали, когда я получила орден Красной Звезды), как ты учишься? Узнай, не вышла ли органическая химия Павлова. Напиши нам». И понимала, что слова, которые сказали мне в партизанском отряде: «Учитесь! Родине нужны образованные люди — врачи, инженеры, литераторы. Родина знает, что сейчас тяжело учиться, по это нужно!», — это были слова страны всем студентам.
У нас в институте много студентов, которые воевали или работали в первые месяцы войны на заводах, и все они сейчас учатся серьезно, понимая, что это их долг перед страной.
Мы спрашивали часто в комитете комсомола у неуспевающих студентов: «Почему плохо учишься?», и они говорили: «Потому что очень трудно!» А я думаю, что мы не имеем права говорить сейчас о трудностях. Я вспоминаю наши бои, наших ребят — простых, мужественных, умеющих умирать без стона, и уверяю вас, товарищи-студенты, что нам все же гораздо легче учиться в светлых аудиториях, чем всем, кто воюет сейчас далеко от Москвы за наше счастье.
Будем же хорошо учиться, чтобы, когда вернутся с войны наши товарищи, каждый из нас мог посмотреть прямо в их усталые солдатские лица.
И вновь у «Муси со звездочкой» слова не расходятся с делом. В те годы в институтской газете обязательно писали об итогах сессии. Процитирую один абзац из заметки «Итоги сессии по металлургическому факультету» в газете «Сталь» № 27 за 1945 год:
Инвалиды Отечественной войны заняли первое место по сравнению с другими группами студентов факультета. Из них полностью сдали все экзамены 69 процентов. Инвалиды Отечественной войны — отличники тт. Конюшкова, Яковлева, Чижова, Гусева, Михайлова, В. Исаева, Киста, Харитонова — удержали звание отличника на протяжении всего года по результатам и зимней, и весенней сессий.
Мария Гусева не бросила спорт и по-прежнему отстаивала честь Института стали на различных соревнованиях
Это просто люди такие были. Очень особенные люди, очень особенно относившиеся к своим словам и делам.
Кстати, спорт студентка Мария Гусева не бросила и по-прежнему отстаивала честь Института стали на различных соревнованиях. Последнее упоминание студентки Гусевой в газете «Сталь» — это фотография. Спортивным репортажем начали, им же и закончили.
«Погодите! — скажете вы. — Какие соревнования? А как же ранение?». Ну, если честно, то, скорее всего, не было никакого ранения. Почти наверняка это было придумано, чтобы легендировать возвращение Муси из армии.
Дело в том, что в конце декабря 1942 года всех девушек-диверсанток вывезли на самолетах У-2 из Брянщины на большую землю. И здесь им сказали примерно следующее: «Дорогие девушки! Родина очень благодарна вам за все, что вы для нее сделали, что вы пришли ее спасать в самое отчаянное время. Но теперь ситуация изменилась, все уже не так плохо, и положение дел фактически выправилось в правильную сторону. В вашей помощи уже нет настоятельной необходимости. Поэтому все желающие сотрудницы в/ч 9903 могут демобилизоваться.
Всё, деваньки. Сдавайте оружие, снимайте сапоги и гимнастерки, и езжайте домой, к маме. Возвращайтесь в ваши бухгалтерии, лаборатории и аудитории, там теперь ваш фронт. А мы здесь дальше уже сами». Демобилизовались, кстати, не все. Аня Лаптева, например, осталась в армии. Куда ей возвращаться? Идти обратно в школу, в 10-й класс? Сидеть за партой с детьми — после этих вот двух лет?
Но большинство диверсанток, конечно же, вернулись к мирной жизни — у войны все-таки действительно совсем не женское лицо, а век диверсанта недолог вне зависимости от опыта и осторожности. Пуля — она не разбирает послужных списков. А погибшие в ноябре девчонки, получается, всего месяц не дожили. И да — все вышесказанное касалось только девчонок. Парни воевали до Победы.
Вообще, конечно, слова про «массовый героизм» абсолютно верные, но до чего же иногда обидно... Где-нибудь в Америке из этих девчонок сделали бы национальных героинь, сняли про них десятки сериалов и кинофильмов, они бы были популярнее «Битлз». А у нас героизм был настолько массовым, что подвиги в определенной степени стали обыденностью. Ведь в те же диверсанты пришли записываться три тысячи юношей и девчонок. Сами пришли, добровольно. Две тысячи прошли отбор. Если о каждом писать очерк — жизни не хватит.
В общем, демобилизованные комсомолки-диверсантки просто вернулись на заводы и в студенческие общежития и жили дальше обычной жизнью, раз в году получая от военкомата поздравления с Днем Победы. Даже к пионерам на сборы не всегда ходили — потому что секретность и «форма два». Но сегодня, конечно, про этих девчонок из в/ч 9903 могли хотя бы сериал снять. Как говорится — чтобы помнили. Это не худшая страница нашей истории.
О жизни Марии Ивановны Гусевой после получения диплома известно очень мало. Удалось найти письмо 1975 года — ответ на запрос Рузского филиала музея «Новый Иерусалим» о ее встречах с Зоей Космодемьянской:
С Зоей я познакомилась после возвращения с задания и при довольно необычных обстоятельствах. Наша база в то время располагалась в летних домиках между Кунцево и Одинцово в лесу. В день отдыха я отправилась походить на лыжах. При спуске с горы (а это я особенно любила и, как ни странно, люблю до сих пор) у меня лыжа зацепилась за кусты, сломалась и я здорово полетела, так, что потеряла сознание. Когда очухалась, около меня стоял деревенский мальчик и девушка, которая и была Зоей. Она-то привела меня в чувство, предложила свои лыжи и помогла добраться до базы. Так мы познакомились.
Впоследствии мы много разговаривали, и в это время, и после возвращения с очередного задания. Помнится, что она высказывала большую неудовлетворенность собой после
1-го задания, так как ей самой не пришлось делать «настоящего дела». Я ее убеждала в том, что группа задание выполнила, а для первого выхода ее участия вполне достаточно.Я с ней не ходила в одной группе, поэтому не могу вам рассказать о ее боевых качествах. Что же касается ее облика и характера, то могу отметить ее исключительную фанатичность в хорошем смысле этого слова, твердость характера и убежденность в своей правоте. Не знаю, говорили ли вам, что она была отчаянной спорщицей, и порой переубедить ее в чем-то, что она считала правильным, было невозможно ни мне (я была постарше, т. к. 22 года рождения и пришла в отряд после двух курсов института), ни нашим ребятам.
Как видите, то, что я помню, это чрезвычайно мало и, видимо, интереса не представляет.
Я была дважды у вас в музее — один раз, когда открывали обелиск, и я возлагала венок к его подножию, другой раз просто потянуло побывать там, т. к. я нигде не выступаю о Зое. Видите, в боях с ней я не была, а написано о ней немало и очень подробно.
Мария Гусева и Михаил Соколов в 1970 году
Сохранилась и фотография 1970 года с одной из встреч выживших диверсантов —они ежегодно встречались 9 мая возле Большого театра. Мария Ивановна на ней с Михаилом Николаевичем Соколовым, бригадиром с московского завода, приведшим в диверсанты всю свою бригаду. Соколов, наверное, был самым старым курсантом «школы Спрогиса» — в 1941-м ему было уже 34 года. На этой послевоенной фотографии ей 48, а ему — 63. Именно «дядя Миша», как его звали девчонки в отряде, был командиром группы в том самом рейде в тыл врага, который расстроил Зою тем, что обошелся без геройств и «настоящего дела». Как вспоминал один из его бойцов:
Командир Михаил Соколов был заботливый и, главное, вдумчивый. Думал, прежде чем кого послать на задание, как его выполнить лучше, чтобы не засветиться. Осторожный был и везучий. Дошел в
45-ом до Берлина в составе артиллерийского полка, поставил подпись на Рейхстаге.
На этой фотографии — счастливые и очень красивые люди, когда-то выигравшие самую страшную войну в истории человечества, а теперь живущие обычной жизнью, не требуя себе ни славы, ни почета.
Это были такие люди и такое поколение. Поколение, которое честно выполнило свой долг. Люди, которым досталась невероятно тяжелая судьба, но сделали все, что могли, пусть даже это лежало за пределами человеческих возможностей. Ровесник Марии Гусевой, поэт-фронтовик Семен Гудзенко в стихотворении «Мое поколение» писал:
Это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,
Подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.
...Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,
Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.
Последнее из найденных свидетельств о выпускнице Московского института стали Марии Ивановне Гусевой относится к сентябрю 1983 года. В тот год праздновали
Приехали только трое — Павел Иванович Москаленко, командовавший группой в том злосчастном бою, Мария Ивановна Гусева и Анна Алексеевна Лаптева. Та самая Аня — девятиклассница, ушедшая на войну в
Ну что сказать? Надпись оказалась пророческой. Память действительно оказалась долгой.